Что такое естественная смерть?

Эвтаназия, или свобода выбрать смерть...
Это существенный вопрос, но в нем много разных значений. Смерть это просто предельная старость или тяжёлая болезнь. Таково будет обыкновенное и очевидное значение естественной смерти.
Смерть отразит предельную кульминацию, крещендо всей нашей жизни. В сжатой форме, это всё, что вы прожили. Это похоже на свечу которая прежде чем погаснуть горит ярче всего. Человек, прежде чем умереть на мгновение живет ярче всего, он есть весь свет. Даже видя смерть близкого человека, просто находясь рядом с ним когда он умирает вы вдруг исполнитесь странной радостью. Ваши слезы не будут слезами печали, горя, они будут слезами благодарности и блаженства - потому что, когда человек умирает естественно, прожив свою жизнь тотально, он растворяет свое существо во всей природе. Присутствующие при этом и близкие ему люди омыты внезапной свежестью, прохладой, новым благоуханием и новым ощущением, что смерть не является чем-то плохим чего следует бояться. Кроме искусства жить есть и искусство умирать.
Люди борятся со смертью. Люди прозябают в больницах на одних лекарствах. Они вынуждены продолжать напрасно жить в то время, как они могли бы умереть естественным образом. С помощью медицины их смерть откладывается. Они бесполезны, жизнь для них бесполезна, игра окончена, с ними покончено. Поддерживать их живыми теперь, значит просто причинять им больше страданий. Иногда они могут находиться в состоянии комы, а человек может быть в коме месяцами, годами. Но из-за существующей враждебности по отношению к смерти, она стала большой проблемой, что делать с человеком который находится в состоянии комы и никогда не придет в себя, но которого можно поддерживать живым годами? Он будет трупом, просто дышащим трупом, вот и все. Он будет просто прозябать, никакой жизни не будет. Какой в этом смысл? Почему не позволить ему умереть? Из-за страха смерти. Смерть - враг, как сдаться врагу, смерти?
Что делать? Можно ли позволить человеку умереть? Можно ли позволить человеку решить хочет ли он умереть? Можно ли позволить родственникам решить хотят ли они чтобы человек умер, потому что иногда он может быть без сознания и не в состоянии решить. Правильно ли помогать кому-либо умереть? Умереть? Это значит убить человека! Вся наука существует для того чтобы поддерживать его живым. Но ведь это глупо! Жизнь сама по себе не имеет никакой ценности если в ней нет радости, если в ней нет "танца", если в ней нет хоть немного творчества, если в ней нет любви - жизнь сама по себе бессмысленна. Просто жить - бессмысленно. Приходит момент когда все прожито, приходит момент когда умереть - естественно, когда умереть - прекрасно. Это похоже на то, как после целого рабочего дня приходит момент когда вы засыпаете, смерть это своего рода сон - более глубокий сон. Вы родитесь снова, в новом теле, с новым механизмом, новыми способностями, новыми возможностями, новыми испытаниями. Это старое тело и его нужно оставить, это всего лишь обитель.
Смерть дает вам отдохнуть. Вы устали, вы прожили свою жизнь, вы познали все возможные радости в жизни, ваша свеча догорела до конца. Теперь идите во тьму, отдохните немного и потом вы сможете родиться заново. Смерть возродит вас вновь более свежим. Поэтому первое, смерть - не враг. Второе, если вы можете умереть сознательно, то смерть - это величайшее переживание в жизни. А вы можете умереть сознательно только если вы этого не боитесь.Поэтому миллионы людей умирают бессознательно и упускают великий момент, величайший из всех.
В момент смерти, как раз перед наступлением смерти, у вас нет никаких амбиций. Богаты вы или бедны не имеет никакого значения, преступник вы или святой не имеет значения. Смерть уносит вас за пределы всех жизненных различий и за пределы всех глупых игр жизни. Но вместо того чтобы помогать, люди разрушают это прекрасное мгновение. Это самое ценное что есть во всей человеческой жизни. Даже если человек прожил сто лет, это самое драгоценное мгновенье. Но люди начинают плакать, рыдать и показывать свое сочувствие говоря, "Это очень не вовремя, это не должно случиться." Либо они начинают утешать человека говоря ему, "Не волнуйся, врачи говорят что ты будешь спасен."
Все это глупости. Даже врачи вносят свою лепту. Они не говорят вам, что приближается ваша смерть. Они избегают этой темы. Они продолжают обнадеживать вас говоря, "Не волнуйтесь, вы будете спасены," отлично зная что человек умрет. Они дают ему ложное утешение, не зная что это тот момент когда нужно сделать так, чтобы он полностью осознал смерть - осознал настолько остро и безупречно чтобы испытать чистое сознание. Тот миг становится мигом великой победы. Теперь для него смерти нет, но только вечная жизнь.
Эвтаназия, или свобода выбрать смерть, должна быть признана в качестве прирожденного права каждого человека. Можно установить предел, например в семьдесят пять лет. По достижению семидесяти пяти лет больницы должны быть готовы помочь любому желающему избавиться от своего тела. В каждой больнице должно быть место для умирающих, а те кто выбрали смерть должны пользоваться особым вниманием и помощью. Их смерть должна быть прекрасна. Человеку, который собирается умереть нужно предоставить месяц и разрешить... если он передумает, вернуться назад, потому что никто его не заставляет. Эмоциональные люди, которые хотят покончить с собой, не могут оставаться эмоциональными в течении всего месяца - эмоциональность бывает кратковременной. Большинство людей совершающих самоубийство, не совершили бы его вообще повремени они еще одно мгновенье. Из гнева, из ревности, из ненависти или чего-то еще они забывают цену жизни. Вся проблема в том, что политики думают что признание эвтаназии означает, что самоубийство больше не является преступлением. Нет, это не так. Самоубийство это преступление.
В больницах есть тысячи человек которые просто лежат на своих койках со всевозможными аппаратами подключенными к ним. Многие на искусственном дыхании. Какой смысл если человек сам не может дышать? Чего вы от него ждете?
Вот почему старики так раздражительны - потому что у них нет никакой работы, им не оказывают никакого уважения, у них нет никакого достоинства. Никто о них не беспокоится, никто их не замечает. Они готовы бороться, злиться и кричать. На самом деле это проявляется их безысходность, истинная причина в том что они хотят умереть. Но они не могут даже высказать этого. Это не по христиански, это противорелигиозно - сама идея смерти. На самом деле, все больше и больше людей предпочтут умирать в больнице, в специальных учреждениях по уходу из жизни где предусмотрено все. Вы можете расстаться с жизнью радостно, с огромной благодарностью и признательностью. Я целиком за эвтаназию, но при таких условиях.

Царствие Небесное и вечный покой тебе...
Валентина Васильевна!

Как-то очень трогательно и поучительно.

Жадный монах
Рассказывали, что проживал некогда в одном большом монастыре архимандрит Пахомий. Народ его любил за доброту, а братия недолюбливала. И за глаза называла любостяжателем. А то и вовсе – «жадным монахом». И вправду – рясы у него непростые, машина крутая. Да и в келье «полный фарш»: обилие книг, икон, всяких сувениров и прочих даров от небедных прихожан.

Братия монастыря, особенно новоначальные, подобной роскошью нередко соблазнялись. Как-то не укладывались на подобное имущество поучения древних пустынножителей-аскетов. Особенно сокрушался о «заблудшем брате» отец Герасим:

– Ну куда такое годится? Не по-монашески это!

Сам Герасим был в быту строг. Келья его поражала своей простотой и бедностью. И от духовных чад своих требовал подобного, частенько намекая на близость последних времён. Как-то раз даже возглавил делегацию к настоятелю обители. Мол, не хотим жить рядом с Пахомием.

Настоятель лишь руками развёл: «А что я с ним поделать могу? Да и паломники в нём души не чают». И, напомнив братии о братолюбии и терпении, посоветовал усерднее молиться о Пахомии.

Впрочем, на самом деле отец Пахомий жадным не был. Охотно, хотя и с рассуждением, делился своим имуществом. «Да он так всех подобными себе сделает!» – не унимался отец Герасим. И молился об избавлении от напасти. Но боль сердечная не утихала. Он даже в отпуск съездил на две недели, «чтоб глаза этого не видели»...

Бог внял его молитвам – пришло монастырю избавление от Пахомия! Получил он назначение настоятелем небольшой обители. Вызвал отца Пахомия настоятель и говорит:

– Вот, батюшка, указ из Епархии пришёл. Владыка благословил тебе возглавить возрождаемый Свято-Никольский монастырь. Ты собирайся потихоньку, хотя особо не затягивай. Начальство, сам знаешь, сердить не стоит. Так что – с повышением тебя. Возьми двух послушников – пусть помогут тебе имущество твоё упаковать, погрузить. Путь неблизкий, но грузовик тебе выделим. В твою-то машину всё не влезет? И, это... ты прости меня, грешного, если что не так. И за братию всю прошу – прости! Осуждали ведь тебя порой...

Только вышел от настоятеля отец Пахомий, а следом уж Герасим стучится.

– Что, уезжает Пахомий? Я, отец, тебе честно скажу – и слава Богу!

– Ты за этим, что ли, притопал? Может, помочь собраться хочешь?

– Да мне к этому барахлу даже прикасаться противно... Нет, конечно, не за этим. Я вот по вопросу. Отче, благослови меня уехать на деньков пять?

– Вот те на! Это с какой такой радости? Ты ж только из отпуска.

– Так в том-то и дело. Гостил у своего семинарского друга, отца Василия. И чётки свои у него в храме забыл. Жаль будет, если пропадут.

– Ты что, головой в дороге повредился? На вот тебе мои чётки, и молись себе на здоровье.

– Те чётки – особенные. Мне их когда-то приснопамятный схиархимандрит Иоиль благословил! Вот уж был старец подвижник! Эти чёточки, знаешь ли...

– Я заслуг старца Иоиля не умаляю, сам знаешь, – перебил его настоятель. – Ну как я тебя отпущу? Тебя ж и в богослужебный график, и на послушания кругом после отпуска поставили! Ладно, придумаем что-нибудь с благочинным. Вот уж головная мне боль от вас – не один, так другой чудотворит...

Позвал благочинного. Целых два часа с ним мудрили, как отца Герасима везде подменить. Только отдохнуть настоятель надумал, тут опять отец Пахомий пожаловал. Стоит на пороге, за спиной рюкзак, у ног дорожная сумка:

– Вот, отче, с тобой попрощаться зашёл. С братией уже попрощался, вечером на поезд до Красноугольска.

– А вещи твои???

– Всё своё ношу с собой, – улыбнулся Пахомий, – а остальное я уж и раздал. Книги – в монастырскую библиотеку определил. Рясы – братии, а остальное – в рухлядную. Иконы – что братии, что чадам духовным. В общем, разберутся...

– Машину-то как?

– Да вот... Проблема... Ну зачем она мне там нужна, такая красивая? А надо будет – Бог пошлёт, как и эту послал. Как, впрочем, и всё остальное. Переоформить её, конечно, прямо сейчас не получится. Да вон у отца Никифора на неё доверенность есть, пусть и ездит. Ты это, благословишь ему меня на вокзал отвезти? А то у меня и рюкзак, и сумка. А автобусы плохо ходят – как бы на поезд не опоздать...

– Благословляю.

– А машину – ты не переживай, не заржавеет! – продолжил Пахомий, – приеду вот к вам погостить и переоформлю. Хочешь на тебя, хочешь – на монастырь...

– На отца Герасима, – попытался пошутить настоятель, – ему в последнее время вечно куда-то ехать надо...

– Да хоть на Герасима! Отчего нет? Водит он вроде неплохо... А! Вот ещё что! Просьба у меня к тебе, если возможно... Келью-то я освобождаю. Она тёплая, без сквозняков. А отец Варсонофий хворый совсем, простужается часто. Подумай, может переселишь его в мою?

– Подумаю...

Почему-то отцу настоятелю захотелось плакать. Но он сдержался, чтобы не смутить Пахомия. Только поклонились они друг другу в ноги, обнялись, как родные братья. И простились.

По дороге на вокзал сидевший за рулём отец Никифор всё же спросил отца Пахомия:

– Батюшка, но ведь все вещи, что вы раздали, вам духовные чада от чистого сердца дарили. Любят они вас – вот и дарят на молитвенную память. Не жаль с памятью этой расставаться?

– А я ничего хорошего не забыл! Ведь каждый их дар – как жертва Богу. Именно потому, что от сердца. Вот и моё сердце благодетелей моих не забудет. Никогда. Никого. Помнишь, когда меня в иеромонахи рукоположили, мне Анютка, младшая дочка Степана Ильича, пупса подарила? А я взял, – она ведь свою самую любимую игрушку пожертвовала! И не поверишь – я его сохранил. Вот только неделю назад с ним расстался.

– И куда же дели? Ведь «подарок не отдарок»! – рассмеялся Никифор.

– Анюткиной дочке отдарил, – улыбнулся отец Пахомий, – Анютка даже прослезилась в умилении, когда своего пупса увидала...

Отец Никифор почему-то долго не мог уехать с вокзала. Стоял и смотрел вслед увозящему Пахомия поезду, пока огоньки не растворились в темноте.

А за чётками отец Герасим так и не поехал. Передумал.

Валериан Головченко